Клопы

Потерянное поколение
Рассказ моего сокурсника

Мы не сеем и не пашем, 

мы валяем дурака, 

 с колокольни шапкой машем, 

 разгоняем облакa

Студенческая песня  

    Я хочу рассказать какую большую роль сыграли клопы в моей жизни. Клопы вызывают у меня ностальгические воспоминания о прекрасных студенческих днях, но не только.    

    Я был первый парень на деревне, то есть не на деревне, а в нашей группе, и скорее всего на всём нашем курсе, a может быть даже на всем нашем факультете. Я был раскрасавец - высокий спортивный шатен с голубыми глазами, пятерочник - только пятерки, ничего другого у меня никогда не было.  Так что я был в нашей группе, где тоже было несколько парней пятерочников, но не такие красивые, самый что ни на есть первый парень. Девчонки ко мне липли, но я как-то ещё не был готов к очень близким отношениям и просто ухаживал за всеми нашими красавицами.  В нашей группе было несколько красивых девушек, таких красивых, что они могли бы быть актрисами, но они пошли на такой серьезный и трудный факультет.

Теперь, когда я смотрю назад, я вижу, что наше студенческое время было самым оптимистичным, интересным и свободным за все времена Совка. Была Хрущевская оттепель. Мы запустили спутник, на нашем факультете были построены реактор и циклотрон. Можно было погружаться в глубину мира и исследовать элементарные частицы или лететь вверх и узнавать тайны космоса. Физика стала магнитом для романтиков. Даже лирики ринулись в физику.  Мы думали, что Россия станет могучей научной страной, перегонит Америку.  

Я видел себя великим исследователем, открывателем новых научных истин. Правда я еще не знал точно в какой области, но это не мешало мне представлять, как в будущем я буду ездить по разным университетам мира и читать лекции о наших открытиях.  Может даже я прочту когда-нибудь Нобелевскую лекцию, на которую я приглашу всю нашу группу.

На факультете открыли дискуссионный клуб. Там обсуждали самые разные темы, критиковали. Однажды в клуб пришел ректор университета. Студенты нашли его речь недостаточно революционной и на руках вынесли его из-зала. Ректор закрыл клуб.

Научные работники начали ездить в социалистические страны. Один мой знакомый съездил в Варшаву. Вернулся в полнейшем восторге. Начал говорить с польским акцентом и все время восклицал “Езус Мария!”

Рассказывали множество политических анекдотов. В былые времена за подобные анекдоты давали 10 лет лагерей, как минимум, а обычно больше.

Мы видели себя в будущем свободными, счастливыми и преуспевающими.

Но была еще и реальная жизнь. После второго курса нас послали на картошку.

В большой деревне нас разбросали по разным домам. Меня поселили в одной комнате с еще тремя парнями из нашей группы. Мы все ходили завтракать, обедать и ужинать в большую столовую, которую организовали для нас всех. После завтрака нас на грузовиках отвозили в поле.

В первую же ночь мы все вскочили от нестерпимого зуда и с отвращением увидели, что полчища клопов ползали по нам.  Парни предложили пойти играть в футбол. Ночь была очень светлой.  Это было незабываемо играть на мокрой траве ночью. Устав от футбола, мы перебрались на колхозный сеновал.

  Там мы нашли несколько девчонок, которые сбежали на сеновал тоже из-за клопов. После игры в футбол, я был возбужден и не мог уснуть. Потом я увидел, что одна из девчонок всё время вертится, сжимается в клубочек. Ночь была очень холодная, и я решил нагреть девoчку.  Я взял ее всю закутанную с ног до головы в одеяло и тихонько и перенес в другое место, подальше от других девочек.  Там я прижал ее спиной к себе и обнял руками.  Она нагрелась и перестала дрожать. На меня нахлынула горячая волна чувств к ней. Я вынул ее из пижамы, и мы стали близкими, очень близкими. Это было такое прекрасное чувство!  Эта ночь, конечно же, была одна из счастливейших в моей жизни.

Девчонка была Ирка, наша глупышка.  Она была маленькая, тихая, совсем невзрачная, какая-то серая, похожая на хомячка.  На первом курсе она прославилась на весь факультет, провалив экзамен по физике.  После экзамена профессор возмущённо рассказывал, что студентка была просто катастрофа.  Она должна была написать формулу периода качания маятника, но формулу она не помнила. В учебнике эта формула была записана уже готовой, без вывода, и мы должны были ее запомнить. И тогда профессор, чтобы помочь Ирке, спросил от каких переменных зависит период качания.  Ирка ответила, что он зависит от массы маятника и его длинны. Профессор возмутился. Вот девчонка, видевшая в своей жизни десятки настенных часов с различными маятниками, не сообразила, что эти часы показывают правильное время, независимо от массы маятника. Профессор в заключение сказал: не надо идти учиться физике, если ты ничего не замечаешь и не думаешь.

Уже через много лет, когда Ирка умерла, я вспомнил этот случай и посмотрел формулу. Ирка оказалась права в общем случае, а профессор был прав в частном случае, когда отклонение маятника является малым по сравнению с его длинной. Тогда в формуле, массу можно сократить. Я примерно представляю, как думала Ирка. Если маятник качается, то должна быть сила, а сила пропорциональна массе. Но чтобы написать уравнение движения маятника, надо было знать дифференциальное исчисление, а мы его только начали проходить на лекциях по математике. Поэтому физика первого семестра опиралась на алгебру, и уравнения движения маятника не было, а был только результат для практического применения, когда маятник длинный по сравнению с его отклонением.

     Утром я пригляделся к Ирке. Она была очень красивой!  Ее кожа была беленькой, мраморной и как будто она вся изнутри светилась. Такого раньше я никогда не видел. Мне все время хотелось дотронуться до нее и погладить. У неё глаза были тоже очень интересные, немножко выпуклые и такие голубые-голубые, ну просто, как небо. Волосы у нее были пепельные, серые, ни как у блондинок, у которых обычно есть рыжинка и поэтому их волосы как будто отливают золотом. Но Иркины волосы мне очень нравились, потому что были такими необычными.

     Всю картофельную эпопею мы провели вместе. Ирка позже сказала мне, что была влюблена в меня с первого дня. Я в этом не сомневался.

 Ирка не была хорошей студенткой.  Она перебивалась с двойку на тройку иногда на четверку, пересдавала экзамены, но два курса все-таки закончила и перешла на третий. Первые два курса были решающими, потому что по плану за это время должны были быть отсеяны 30% студентов. Начиная с третьего курса уже не отсеивали. 

Мне очень нравилось, как Ирка смеялась. При смехе все ее лицо светилось, как будто внутри зажигалась лампочка. Я называл ее "Моя Лампочка".   Но она редко смеялась.  Я решил рассказывать ей анекдоты. Они ей страшно нравились, и каждый раз она громко смеялась и всё ее лицо зажигалось. 

У нас на старшем курсе был парень Лёва, который знал множество анекдотов и всегда, в любой день мог рассказать что-то новое. Я заходил к нему почти каждый день за новым анекдотом, а потом рассказывал этот анекдот Ирке.  И вдруг она перестала смеяться. Я несколько дней подряд рассказывал анекдоты, и никакой реакции. Я в конце концов спросил, что случилось.  Она призналась, что все эти анекдоты ей уже рассказывал Лёва. Это меня страшно разозлило.  Умный Лёва, конечно же, заподозрил, что за этими моими приходами что-то скрывается, и расспросил меня. Я ему всё рассказал. И вот, что он сделал! Ну и подлец! Мало дать ему в морду!   Хотя дать ему в морду было мало, я решил довольствоваться малым и набить ему морду прямо сейчас. Я бегал по всему факультету, как разъяренный бык, но Леву не нашел. Пошел домой.  На следующий день я проснулся, вспомнил вчерашнее, рассмеялся, все это мне показалось похожим на анекдот.  Но к Леве за анекдотами я уже не ходил.

С третьего курса мы с Иркой разошлись по разным группам. С Иркой что-то случилось, и она стала первой в их группе. Я шутил: “Ты первая, потому что у вас нет меня”.

По окончании меня распределили в академический институт, а Ирку - в почтовый ящик. Ящиками называли секретные военные институты, у которых физический адрес был секретным, а давали только номер почтового ящика.

 Я спросил Ирку, что она делает в своем ящике? Она сказала, что не может мне сказать, но если я поклянусь не выдать ее секрета, то она мне скажет. Я поклялся. Она сказала, что работает шпионкой.

-    Чем?! – закричал я. Как маленькая, наивная Ирка могла работать шпионкой!

-    Ну не такой шпионкой, которая бегает с пистолетом. Нам привозят разные кусочки материалов, которые украли на Западе, иногда побольше, иногда поменьше. Мы устанавливаем состав и пытаемся воспроизвести материалы.

Вскоре мы поженились. Ирка переехала к нам.

Мы с мамой жили в одной комнате в коммунальной квартире. Комната была довольно большая, 14 квадратных метров. Мы с мамой делили ее занавеской. Когда Ирка пришла, мама сказала, чтобы мы передвинули занавеску и увеличили свое пространство.

    Потом родилась наша раскрасавица.  Мы назвали ее Машей, а я всю жизнь звал ее Машутка, Шутка-Машутка.

После рождения Маши, Ирке дали квартиру, не квартиру, а просто хоромы - 2 комнаты с высокими потолками, ну просто мечта. Комнаты соединялись друг с другом и были в коммунальной квартире, где жило еще 6 семей, но всё равно такие красивые комнаты нам даже не снились.

      Я работал в лаборатории академического института, которая исследовала материалы для электронных приборов. Это был большой коллектив.  Мне работа нравилось. Через некоторое время я предложил целый класс новых материалов, которые мы сразу же начали использовать для спутников.  Я чувствовал, что мои студенческие мечты начнут сбываться. Мы написали научную статью. В статье первым автором был начальник нашей лаборатории. Так было принято в Совке. Всегда начальник – первый. За начальником обычно следовал автор работы. Но наш случай был особенным. У нас всех авторов ставили в алфавитном порядке. Фамилия начальника лаборатории начиналась нa одну из первых букв алфавита. Никого из сотрудников лаборатории с фамилией на А, Б, или В не было. Начальник был всегда первым, а потом шли по алфавиту другие работники, участвовaвшие в проекте, а я был всегда последний. Моя фамилия начиналась на букву Я. В мире принята другая схема. Там автор работы, т. е.  тот, чья была идея – всегда первый.  Если судить по западным принципам, тo все идеи принадлежали нашему начальнику, т. к. во всех наших статьях он был первым автором.  

 Наш начальник, мы звали его Шеф, в студенчестве и вначале работы в лаборатории считался талантливым, подающим надежды исследователем. Но он быстро понял, что работой карьеру не сделаешь. Он начал активно участвовать в партийной работе, стал партийным секретарем лаборатории, а потом и всего нашего института. Его сделали начальником лаборатории. Он был один из самых молодых на такой должности. Никакого времени для работы в лаборатории у него не было, да это было и не нужно. Он собрал коллектив очень талантливых молодых научных работников, которые трудились с утра до ночи и печатали большое количество статей, в которых наш Шеф всегда был первым автором. Шеф быстро продвигался по партийной линии и стал важным партийным работникам в районе, а потом в городе. Когда директор института вышел на пенсию, наш Шеф занял его место.

    Как-то произошел очень странный случай. Дверь в лабораторию открылась, и я увидел огромного клопа.  Он стоял в проеме двери весь коричнево-красный с темными полосками. Это длилось одно короткое-короткое мгновение. Когда я очнулся от этого наваждения, я увидел, что это был Шеф. Он редко приходил в лабораторию. Обычно мы ходили в его кабинет с докладами о нашей работе.  Он принес нам замечательную новость. Мы получили государственную премию. Скажу по секрету, что премия была за работу, которую я предложил. Новость была отличная, так как премия приносила довольно большую сумму денег. Вот почему я увидел клопа. Клоп принес мне радость.

    Премию получили только 5 человек, а не все кто работал на эту тему. Почему только 5 человек? Потому что по правилам, авторов не должно было быть больше пяти. Потом мы ещё получали премии государственные и даже Ленинские. В списке пяти авторов обычно был и я.  В этом случае порядок авторов был не важен. Шеф, надо отдать ему должное, всякий раз делил премию на 5, а не брал себе львиную долю, хотя бы и мог.

    Наша раскрасавица Шутка-Машутка была похожа на меня. Однажды мы пошли с ней в зоопарк. Ей было года три.  День был теплый, светлый. Машутка была на вершине счастья и не переставала удивляться разным зверям и зверушкам.

Когда мы вышли из зоопарка. я ее спросил:

-Ну, Шутка-Машутка, кто тебе показался самым красивым и самым интересным в этом зоопарке?

 - Я, - гордо ответила Шутка-Машутка.

    Ирка давно стала Ириной Петровной, но я как-то не мог к этому привыкнуть и всё время называл ее Иркой, даже не Ирой, ну и конечно Лампочкой и Лапочкой.

   Ирина Петровна работала по 12-14 часов в сутки, часто 7 дней в неделю, потому что работа у нее была всегда срочная. При такой срочной работе она умудрилась защитить раньше меня кандидатскую и докторскую диссертации, хотя почти ничего не печатала. Ее сделали начальником лаборатории.

  Времени у Ирины Петровны для Шутки-Машутки не было. Часто она приходила домой, когда Машутка уже давным-давно спала. Поэтому всё воспитание Машутки лежало на мне. Это было счастливое для меня время.

    Вначале я пел Машуткe много разных колыбельных песен. Например, я пел ей песню, которую пел весь наш факультет, когда мы были студентами. Так она и называлась “Колыбельная”.  Я напишу всю песню, чтобы Вы видели, что мы тогда пели, и какие мы были наивные. Нам казалось, что знать что-то про электроны и позитроны, одно из самых важных дел в этой жизни.

                   Колыбельная

 Спи, моя хорошая, скорее засыпай.

 Спят уже игрушки и медведь и попугай.

 Только вот твой папа лечь не может спать.

 Папе завтра физику сдавать.

Припев

Всё ты это будешь знать,

 А пока что надо спать,

 Спи, а то я встану, позову декана,

 Он тебя заставит спать

Скоро ты узнаешь, что такое электрон,

И каким зарядом обладает позитрон

Как чертить эпюры, как проект писать,

И как усилитель рассчитать.

Припев

Всё ты это будешь знать…

 Спи моя хорошая, вот вырастешь большой,

 На физфак поступишь, как и папа твой,

 Так же, как и папа, лечь не сможешь спать

 Если завтра теормех сдавать.

 Припев

Всё ты это будешь знать…

    Неудивительно, что, наслушавшись с детства таких песен, Машутка, когда выросла, подалась в науку.

    После колыбельных пришли сказки. Я постепенно стал энциклопедией сказок народов мира. Вначале я читал Машутке сказки по 10-20 раз одну и ту же, а потом число чтений каждой сказки уменьшалась и позже я уже читал новую сказку только один раз.  Машутка активно участвовала в жизни героев, любила хороших, ненавидела плохих и сочувствовала всем обиженным.  Сейчас я вспоминаю один случай. Мы читали сказку про Лису и Петуха. Это грустная сказка, потому что в конце хитрая Лиса съедает Петуха. Мы читали сказку много раз, и когда доходили до места, где Петуха уже ждала опасность, Машутка говорила: “Дальше не читай. Я очень хочу спать. Дочитаем завтра”, а завтра начинали с начала.

    Как-то на всесоюзной научной конференции я встретил очень интересного научного сотрудника. Разговоры с ним поменяли мой взгляд на жизнь.

    Звали его Андрей.  Он был выдающимся исследователем, всеми уважаемым. Он работал в большом институте в Новосибирске. Родом он был из Москвы. Он часто, приезжая в командировки, останавливался у нас.

     Мы вели долгие беседы о науке вообще и о науке в Совке, в частности.  Он рассказал мне свою историю.

Карьера его отца была очень похожа на карьеру моего шефа. Его отец был талантливым физиком, но также, как и мой шеф, понял, что работой не сделаешь ни карьеры, ни денег. Он стал партийным активистом в своем институте, быстро продвигался по партийной лестнице и стал начальником лаборатории, защитил обе диссертации и теперь была очередь стать членом корреспондентом Академии Наук.

Надо было получить рекомендацию от 3 академиков. Отец моей матери был ректором большого университета. Так что в нашей семье было много знакомых, занимающих высокие научные позиции. Отец выбрал себе трех старичков академиков, за которыми начал ухаживать. Отец ездил в санатории, в которые ездили эти академики. Они вместе пили и весело проводили время. Они делали планы.  Часто аспиранты моего отца привозили ему разные деликатесы. Грузины привозили бочонки вина, молдаване привозили коньяк, привозили виноград и разные фрукты, которые в Москве достать было не просто. Часть всего этого богатства мой отец отдавал академикам.

 И вот когда дело уже приближалась к счастливому завершению, один из старичков умер. Отцу пришлось искать замену и начать охмурять нового академика. Всё закончилось благополучно, и через некоторое время отцу назначили день выборов в Академию.      

   Андрей присутствовал на заседании. Отец взял его с собой. Тогда Андрею было 12 лет. Все без исключения ему казались стариками.  Вот что он рассказал:

    “В напутствие один из папиных академиков сказал, что ни в коем случае не надо говорить больше 30 минут. Иначе получишь много черных шаров. Всё, что ты будешь говорить, никого давно не интересует. Все хотят на банкет. Так что смотри на часы, и 30 минут должно быть мaximum maximorum.

Когда отец начал говорить, один из академиков сделал какое-то пояснение, а потом сказал, что эта идея пришла ему и моему отцу в санатории Красная стрела. Тут все старички проснулись. Они вспомнили, что в этом санатории была сестричка Людочка. Ой, такая прекрасная девочка! Тут все начали вспоминать Людочку. Все ее знали и рассказывали про нее. Когда слово перешло к отцу, у него оставалось время только на заключение, что он и сделал. При голосовании все шары были белыми, и отец стал членом корреспондентом.  Все пошли на банкет.  В этот день я решил, что никогда в жизни академиком не буду.”

    Андрей вполне мог быть уверен в получении титула. Он был сыном академика. Ему не надо было, как его отцу ухаживать за какими-то академиками. Тут можно было применить принцип "рука руку моет: ты выдвигаешь моего сына, а я выдвигаю твоих подопечных".

    Андрей продолжал:

- Знаешь мы счастливы, потому что мы делаем то, что мы хотим, что нам нравится, мы как дети играем с головоломками.  У нас практически мало ответственности. Мы свободны. Мы не обязаны сидеть на этих нудных партийных собраниях, не обязаны ухаживать за партийными боссами. Правда мы не ездим в Париж, и не привозим своим женам прикольные платья и модные духи. Но разве Ирина Петровна или моя жена нуждаются в этом?

    Машутка закончила среднюю школу. После празднеств мы всей семьей поехали на Черное море. Мы с Машуткой заметили, что наша мама говорила каким-то скрипучим голосом, наверное, простудилась. Прошло несколько дней, но ее голос не менялся, был то хриплый, то сиплый.  Мы забеспокоились. Я спросил Ирку: “Ты что, кричала на подопечных до потери голоса перед нашим отъездом?”  Ирка улыбнулась моей шуткe: “Да, кричала”. Ирка улыбнулась, но не засветилась. Она всё меньше светилась в последнее время. Ее голос совсем не улучшился за наше пребывание на Черном море.

     Когда мы вернулись, я потащил ее к доктору. Мы услышали страшную новость.  У нашей мамы был рак горла и прогноз был ужасный - оставалось только несколько месяцев жизни. После Нового года она скончалась. Ей было 42 года. Мы осиротели. Наша “приходящая мама”, как звала ее Машутка, уже не приходила к нам.

    Ирина работала по 60-70 часов в неделю. Тогда люди еще не особенно думали о том, какими вредными для здоровья были химические вещества, с которыми они работали. Ирина часто работала в большом зале, где было много печей. В этих печах параллельно шел синтез разных веществ, которых ждали военные проектные институты. Никакой особой вентиляции в этом зале не было. Громадные печи были сделаны Егором Семёновичем, знаменитым мастером “печных” дел. Он употреблял для изоляции в основном асбест. Он, наверное, даже не подозревал, что существует какая-то другая изоляция, кроме асбеста. Он умер от рака легких за год или два до того, как умерла Ирина.

  Мой шеф начал работать на Нобелевскую премию, после того, как получил все возможные Совковые премии. Он ездил в разные лаборатории мира, завязывал там знакомства, дарил всем чёрную икру и разные другие русские лакомства. Приглашал известных западных профессоров к нам в город, возил их в музеи, в Оперу и балет, и думаю, что делал подарки. Пока что Нобелевской премии он не получил.  Но кто знает, может и получит.

   Андрей продолжал приезжать к нам, и мы часто обсуждали состояние науки в стране, и в частности, в научной области Андрея – в   полупроводниках. 

    Вся страна была в глубоком застое. Застой в науке усиливал общий застой страны.  Полупроводниковая наука и технология развивались на Западе быстрыми темпами и вносили фундаментальные изменения во все отрасли промышленности.

Известен закон, что количество транзисторов на квадратный сантиметр удваивается примерно каждые два года, но при этом увеличивается и цена оборудования на полупроводниковых заводах. Например, с какого-то момента полупроводниковая технология может осуществляться только в чистых помещениях.  Чистое помещение — это помещение, где в воздухе поддерживаются в определённом заданном диапазоне размер и число таких частиц, как пыль, микроорганизмы, и химические пары.  Стоимость чистых помещений была большой, сотни миллионов и даже миллиарды долларов. Ну какой советский генерал мог дать такие деньги на чистые помещения? За такие деньги промышленность могла произвести сотни тысяч автоматов Калашникова и тысячи танков.

  Стратегия Советского Союза заключалась в поддержании военного паритета с Соединёнными Штатами, а также в расширении зоны влияния.  В зону влияния Соединённых Штатов входили Западные демократии, а страны Третьего Мира были поделены между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

    Поддержание военного паритета приводило к большим расходам. Примерно 70% бюджета страны шло на военную промышленность и отрасли, работающие на военную промышленность, а также на науку для войны. Институты военной промышленности снабжались лучше, чем академические институты и университеты.

     Лаборатория Андрея, хотя и была академической, делала полупроводниковые приборы для ракет и спутников, солнечные элементы и другие приборы, выдерживающие большие дозы излучения. Для этого кремний, который широко употребляeтся в коммерческой сфере, не подходил. Нужны были дорогостоящие сложные материалы, выдерживающие большие дозы излучения.  Эти материалы не могли быть использованы в коммерческой отрасли из-за дороговизны. Никакого технологического оборудования в лаборатории не было. Всё делалось вручную.  Лаборатория была как бы артелью. Таким образом, ничего из работы этой лаборатории не могло быть внедрено в промышленность.

   Страна практически управлялась военными. Военные, распределяющие бюджет, знали, зачем нужны танки и автоматы Калашникова, но не особенно понимали зачем нужны научные исследования. Поэтому ученых считали, как бы дармоедами, и посылали на картошку и другие сельскохозяйственные работы, чтобы они могли хоть как-то оправдать свою зарплату.

Производство полупроводников представляло только 0,01% российской экономики.

    Экономика, за исключением военно-промышленного комплекса, осталась на индустриальной стадии, a экономика ведущих стран мира поднялась на стадию постиндустриальных научно-информационных технологий. К 1985г. в СССР насчитывалось нескольких десятков тысяч компьютеров и ЭВМ (в то время как в США - 16 млн. персональных компьютеров и 1,5 млн. новейших ЭВМ, то есть в сотни раз больше). К началу 80-х гг. в СССР продолжали работать вручную 40% промышленных рабочих и до 75% работников сельского хозяйства. Технологический уклад России был одну-две ступени ниже уклада западных стран.

Наши студенческие мечты остались только мечтами!

   - Мы, научные работники брежневского периода - лишние люди, потерянное поколение, говорил Андрей. Но это можно сказать только об экспериментаторах. Им недостаточно иметь голову, пусть даже самую блестящую. Теоретики - другое дело. Ведь им не нужны деньги на оборудование. Нужна только голова и карандаш, ну и библиотека.

Мы получаем всю технологию готовой с Запада. Мы используем компьютеры, телевизоры, телефоны и всё что вокруг нас. Ничего из этого нами изобретено не было. Но мы не должны считать себя халявщиками, потому что наши математики и теоретики внесли значимый вклад в мировую науку.

Я вспомнил, что я однажды увидел на мгновение моего шефа, как клопа. Я думаю, что это вылезло из моего подсознания на секунду, даже не на секунду, а на мгновение, а потом все исчезло на долгое время. Тогда я не понял значение этого видения.

Теперь я думаю, что и мой шеф, и отец Андрея были клопами на теле науки.  Они были талантливыми физиками, но талантливых ученых в нашем институте и других институтах было очень много, пруд пруди. Каждый год к нам приходили самые лучшие выпускники с разных факультетов. Они работали и получали результаты.  Руководители науки должны были смотреть в будущее, видеть стратегическое развитие науки и страны и работать для их развития.  Но таких людей не было, а если они и были, то военные, распределяющие средства, не позволили бы им что-то менять.

Большинство руководителей науки думали о премиях, титулах, поездках и богатой жизни. Они принадлежали к номенклатуре.  Положение дел в стране их устраивало. А после нас - хоть потоп!

 © 2017 Галина Попович

     Все права защищены

Перешлите, пожалуйста, ссылку своим друзьям. Спасибо!
http://galinapop-life.blogspot.com/2017/09/blog-post.html